Лодка отчаливала. Она скользила по воде первым утренним вздохом, почти невесомо. Гладь озера, лежавшего между двух гор в момент до рассвета не была еще взъерошена привычным здесь ветром. Отраженье берегов, перемеженное первым солнечным посланьем, обволакивала белая, уже прозрачная пелена тумана. Озеро пропускало через себя реку, но и та словно не текла в эти минуты.
Лодка двигалась. Среди мертвых мрачно-коричневых, а местами торжественно-печальных сероватых скал, ее деревянные бока выглядели чужими, отторженными. И отчего то вид лодки, одинокой на фоне местной незыблемости вызывал тревогу. Не к месту краткая звонкая жизнь рядом с вечным мертвенным безмолвием.
Лодка уплывала. Она уносила на своем борту человека. Силуэт фигуры был очень знаком. Она была уверенна, что знает, кто это. Но не хватало какой то маленькой детали, чтобы сознание вызвало в памяти земной ярлык – имя. Пелена тумана вокруг человека была плотнее чем над остальным озером. Казалось, она ватой обволакивает его силуэт, скрывая тайну и дразня воображение.
Она зашла по колени в воду, уже у берега не прозрачную, мутную, буроватого оттенка. Платье намокло и потяжелело, тихо шурша своими атласными складками при каждом шаге. Было холодно, и казалось, что ноги отрезают ледяным лезвием прямо по кромке воды. Она потянулась за лодкой.
Лодка отдалилась. Отчаянье невозможности узнать разгадку заставило ее закричать. Звука не было – она была частью безмолвия. Но скалы ответили: как в немом кино, беззвучно они градом опрокинулись на гладь озера. Вода заколыхалась, вспенилась. Один камень, как погибшая птица, метнулся в лодку.
Она проснулась, задыхаясь. Был рассвет. Огляделась: дверь, шкаф, руки, окно: торжественно-печальное серое небо, грязно-траурный асфальт, стоянка. Как и всегда…
Пить. Стакан. Кран. Вода.
Холодно.
Она оделась, посмотрела в зеркало, покрытое пыльной пеленой.
Лодка уплывала.
Она закрыла за собой дверь. В клетке оставаться было невыносимо. Утром асфальтовый муравейник, такой нарядный ночью, выглядит как дом после ухода гостей. Пусто. Грязно. Тихо. В лицах редких дворников застыла вечная послеторжественная печаль, обреченная на самоуничтожение к моменту выхода на улицы основной рабочей массы.
Весеннее утро.
Пыль. Шаг. Пыль. Холодно. Удивительно холодно для апреля.
Это другой холод. Ни от температуры и не от ветра. Этот холод ледяными колючками свежей травы впивается в ноги, поднимается выше, не дает дышать и думать. Могильный холод. Она прогнала эту мысль.
Скрип. Глухой удар. Вспышка. Мысль.
Лодка отчаливала. Силуэт в ней стал осязаемым. Мокрое платье плотно обвив ноги, сковало движения льдом последних объятий. Пелена вокруг густая, почти ватная. Вода под лодкой таинственная и неподвижная. Да это не вода вовсе!
А на берегу стоит человек… И кричит…